Четверг, 12.12.2024
бИОЛОГИЧЕСКИЕ СКАЗКИ
Меню сайта
Наш опрос
Какие мультфильмы Вам больше нравятся?
Всего ответов: 44
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа
Анискин родник

Вот и ночь наступила. Тишина–то какая! Даже   собаки во дворах перестали лаять. По всей улице ни огонька: за день люди наработались в поле, теперь спят. Под угором озеро плещется. Послушай, как песок шуршит...  Вот набежала волна, умыла  берег теплой водой и скатилась обратно, в глубь.
А может, это озеро сквозь дрему сказку сказывает? Эвон та–ам, на краю деревни, жил когда–то кузнец Егур. Место, где кузня стояла, уже давно быльем поросло, а худая молва о Егуре еще жива.
Егур был не здешний. То ли из лесу пришел, то ли с каменных гор к нам свалился. Один раз утром смотрят мужики, а на угоре кузня стоит. Стены у кузни саманные, крыша дерном крыта, у дверей – чурбак с наковальней и станок, в коем коней куют. А еще больше диву дались, как увидели кузнеца. Ноги–то у него короткие да кривые, в дугу гнутые, зато руки чуть–чуть не до пят. Этакими ручищами можно любого быка свалить. Ну, и лицом кузнец–то не шибко хорош: коли приснится, страху натерпишься! Мохнатый, черномазый, вроде весь век неумытый, нечесаный, небритый, нестриженый.
И еще заметили мужики, вроде не по–людски работа у него в кузне идет. Подмастерья нет, никто кузнечные меха не качает, а в горне огонь горит высоко и жарко. Накаленное железо кузнец берет не клещами, а голой рукой. Возьмет из горна, кинет на наковальню и начнет по нему молотками бить: в левой руке – малый молоток, в правой руке – кувалда. Малый молоток так и прыгает, играет, показывает: тук–тук! Тук–тук–тук! Дескать, вот тут бей полегче, а тут посильнее! А кувалда следом за ним: бу–ух! Бу–ух!
Раза два–три ударит – и поковка готова.
Посудачили мужики между собой: кузня–то для деревни была во–о–о как нужна! Много по хозяйству встречалось нужды: то коня подковать, то лемеха к сабану поправить, то чеку к телеге изладить. Всей нужды небось не перечтешь! Так что это хорошо, коли кузнец появился. Теперь за всякой нуждишкой в другую деревню ездить не станут. Но хорошо, да не очень. Кто он такой, этот кузнец–то? И как случилось, что еще прошлым вечером на угоре лишь крапива росла, а утром вдруг кузня откуда–то взялась?
Наверно, не меньше недели прошло, пока мужики к кузнецу попривыкли и начали в кузню захаживать. Тем временем кузнец дом с двумя горницами рядом с кузней поставил, обнес его заборами, пригонами, амбарами, и опять–таки никто не видал, кто ему помогал. Камень с гор не возил, сруба из бревен не рубил, а будто этакое богатство взял да из кармана вынул.
Потом, немного погодя, стало в деревне неспокойно. Поедет иной мужик в поле на телеге, а обратно пешком идет: ободья на колесах стали ломаться. Вроде едет не круто, вдруг обод с колеса слетает, вот тебе и тпру–у–у, дальше на голых–то ступицах не двинешься. И кони стали прихрамывать. Посмотришь коню под копыто, а там гвоздь. На колодцах ведра с цепей стали обрываться. Придет баба за водой, опустит ведро в колодец, там ему и конец.
Собрались мужики, пошумели между собой и решили к Егуру идти. Дескать, ты, наверно, балуешь. До тебя тут было тихо, а как ты объявился, так и пошло все шиворот–навыворот. Егур послушал их, да и говорит:
– Девку Аниску за меня замуж отдайте! Не то всю деревню разорю.
Аниска была мирская дочь, без матери, без отца. Ее родители где–то в заводе работали, бунт там подняли, так их царские власти в самую далекую Сибирь упекли. Кто–то из родни привез Аниску в деревню, тут она и прижилась. Выровнялась, выправилась да расцвела – лучше некуда. Ну как глянет, бывало, будто огнем опалит. А начнет плясать, так по всей избе каблуками словно серебряные рубли кладет. Да и проворная же была: шить и прясть, ткать, вышивать, кружева плести, сено косить, хлеба убирать. Никто за ней угнаться не мог.
Почесали мужики в затылках. Не дурак, стало быть, Егур–то, ежели этакую девку потребовал. Вот взять бы да всю его кузню по камню раскидать, двор разорить, с ровным полем сровнять. А ну–ка, вдруг беды наживешь? Но и Аниску отдать нельзя. Еще зимой просватана она за своего деревенского пария, за Петро–вана Антипина. Парень хоть и не удалой, далеко в деревне не первый, а вот поди–ко приглянулся Аниске, выпала ему доля, поймал звездочку с неба. У них на осень, после молотьбы, уже и свадьба была назначена.
Отказали Егуру. Сердись–де не сердись, но по твоей воле сделать не можем.
Егур опять начал донимать: то ветер на гумны напустит, скирды раскидает, то озеро взбаламутит, все сети порвет, рыбу в камыши загонит. Мужики не вытерпели, взялись за колья, окружили кузню: терпеть беду, так уж, на крайний случай, одну!
А Егур снял с горна огонь и навстречу им бросил.
Загорелась трава, по всему угору палы поползли – того и гляди,  деревня  сгорит.
Побросали мужики колья, отступились.
Ладно, бери Аниску, коли она согласится.
Пожалела Аниска мужиков, спорить не стала. Только сказала Егуру:
Сначала  попробуй вот эту нитку порви, а потом ко мне сватов засылай.
Подала ему нитку, изо льна пряденную, тонко крученную. Не сильно велика в такой нитке крепость, любой парнишка без натуги порвет, не то что Егур, у которого в ручищах железо гнется.
Намотал Егур  нитку на  кулаки, рванул, а она, как струна, зазвенела. Он и так и этак пробовал рвать – нет, не рвется нитка, не берет ее окаянная сила.
Мужики сначала посмеялись, а под конец сами   удивились:
Это что же такое?
Никакого тут чуда нет,–сказала Аниска.–Посчитайте, сколько рук людских потрудилось, пока нитка к Егуру попала.
Кто–то пашню пахал, кто–то боронил, кто–то сеял лен, кто–то полол полосу от сорной травы, кто–то лен рвал да на поляну стелил, мочил и сушил, кто–то этот лен на мялке мял, кто–то куделю трепал, от 'кострики чесал, кто–то прял его и (кто–то сучил. Так разве один Егур столько рук одолеет?
Бросил Егур нитку на землю, начал на девку кричать:
Ты мне за это ответишь! Перейдешь ко мне во двор жить, так ни дня, ни ночи не будешь знать.
Но Аниска опять за свое:
Ты раньше времени не пугай. Если силой не крепок, то, может, умом хитер. Вот попробуй, развяжи узелок. Коли развя жешь, бери замуж, а не сможешь – убирайся из деревни   туда, откуда пришел.
После этого взяла она своего дружка Петрована за руку, да и привязала себя к нему шелковой ленточкой, закрепила узелком.
Узелок–то совсем простой, потяни за концы, он и распустится. Мужики ахнули: чего же это она, Аниска–то, в своем ли разуме? И Петрован за нее испугался. Но Аниска повела бровью на парня: не мешай–де, одна справлюсь.
Егур, видно, тоже подумал, что задача невелика. Ухмыльнулся в бороду, взялся за узелок. Туда–сюда потянул, сначала легонько, потом пуще, наконец напрягся – аж плечи хрустнули. Не поддается! Тогда он озлился, как пес оскалился и давай зубами грызть. А узелок каким был, таким и остался. Притащил Егур из кузни топор, со всего размаху рубанул. И второй, и третий раз рубил Егур, все лезвие зазубрил, до седьмого поту старался, пока понял, что никогда, не одолеть ему эту маленькую, вроде нехитрую, неприметную штуку – узелок! Коли уж связала им себя девушка, то никто его не развяжет, не разрубит, огнем не спалит, водой не разольет!
Кинул Егур топор, и тотчас же угор опустел: ни кузни, ни дома, ни амбаров не стало.
Оглянулись мужики – и Егур исчез.
Похвалили они Аниску за то, что себя в обиду не дала, и решили на той же неделе свадьбу сыграть. Сразу и сваты нашлись, и дружки, и посаженные, и шаферы, и кому с глухим возом ехать, и кому молодых на тройке катать. Бабы тоже мешкать не стали: квашни со сдобным.тестом замесили, брагу на сладком сусле завели, пельменей тройных, с луком, с перцем, наделали. Уж коли справлять свадьбу, так чтобы надолго запомнилась!
Ну, окрутили молодых, отгуляли, сколько положено, и опять за свое мужицкое дело принялись. Начали Егура забывать.
Но Егур им не простил.
Сколько–то времени погодя стали мужики замечать, вроде озеро от берегов отступает. Сначала плотки, где бабы белье полощут, обсохли. Потом валуны, что лежали под водой, оголились. А эвон с того, заозерного берега камыши от безводья совсем пожелтели. И шумят, бывало, шумят, как осока болотная на осеннем ветру. Утки дикие, гуси и журавли с гнездовий снялись: негде кормиться стало. А озеро, чем дальше, тем больше мелеет. К концу лета совсем высохло. Выйдешь на угор, глянешь: лежит до самой заозерной стороны неживая равнина, вся как корка сухая, в трещинах и коростах. Мужики, чтобы путь скоротать, стали в заозерную сторону, на поля, прямиком через озеро ездить.
Да и лето стояло жаркое, не в пример прежним годам. На небе ни одного облачка, чтобы хоть от солнышка ненадолго укрыться. На землю, как на сковородку горячую, голой пяткой не ступить. Травы на полях пожухли, и хлеба прежде времени на колос пошли. Им бы еще расти да зеленеть, а они без влаги–то захирели.
Затужили в деревне мужики. Собрались на сборне, давай судить–рядить. Тут выискался один старик, Дормидонт Тюрик, и сказал, будто озеро не высохло, а Егур его под землю спустил. Мужики было не поверили Дормидонту: дескать, знаем мы тебя, приврать, ты горазд, не мели–ка зря языком. Но старик повел их всех на заозерную сторону и велел землю слушать. Приложился один мужик к земле и говорит:
– Правду бает Дормидонт! Гудет там что–то, наверно, озеро шумит.
И только он это вымолвил, как из камышей Егур выбежал, за–гыкал, загоготал. Потом вдруг там, где Егур–то стоял, ударила вода, столбом до неба поднялась, взыграла на солнышке радугой. Не успели мужики глаза протереть, как вот уж опять перед ними одно лишь голое озерное дно, сухие камыши.
Ну, после того отрядили они самых крепких парней, наказали от края до края камыши обшарить. Не найдется ли, дескать, то место, где Егур воду 'под землю 'спустил? А коли найдется, то нельзя ли ее снова в озеро вернуть?
Запаслись парни топорами, лопатами, на неделю хлеба набрали, в берестяные туески сметаны налили да и отправились. Долго их не было. Но как припасы–то кончились и натощак лазать по камышам стало невмоготу, ни с чем вернулись.
Тогда Аниска сказала Петровану:
Пойди–ка теперича ты, послужи народу. Люди для нас с тобой много добра сделали. Да ведь и Егур–то лютует небось по тому, что я ему в руки не далась.
А Петровану при такой–то жене уж шибко сподручно и хорошо дома жилось, идти куда–то в лес, в камыши стало неохота. Он и начал вилять: то вроде ему недосуг, то в пояснице что–то стреляет. Все–таки Аниска собрала его в путь–дорогу, положила в котомку пшеничный калач и вытолкала за ворота. За добро и платят добром, а не лыком.
Выбрался Петрован за поскотину, приглядел местечко под черемуховым кустом и выспался за троих. Побоялся далеко в камыши и в леса забираться. Все равно ищи не ищи, а куда Егуо> озеро спрятал, никак не сыщешь.
Только, слышь, Аниска–то не из тех была, коих можно вокруг пальца обвести. Не успел Петрован порог в своей избе переступить, как Аниска разгадала, где он два дня время проводил. Сдвинула брови, посуровела, слушать его не стала, а собрала свои пожитки и со двора долой.
Живи, как хочешь! Пойду сама с Егуром управлюсь!
Уж вечерело, когда остановилась она отдохнуть. Внизу под угором лежало черное озерное дно, как сковорода на жару прокаленная, а справа – урочище: чернотал да сухие кочки! Чуть, этак поодаль, возле чернотала, береза сухостойная, без единого листочка. Как–то в грозу ударила в нее молния, сломила вершину, и с тех пор береза оскудела, стала мохом и трутом обрастать, трухлявиться да дуплиться. В иное время Аниска прошла бы мимо, потому что гиблых деревьев в лесах полно, но тут вроде по–блазнило ей: шевелится кто–то в дупле! Потом оттуда, из дупла–то, уставилась на нее мохнатая рожа. Егур! Видно, учуял, как Аниска по угору ходит, так и вылез посмотреть. Обрадовался:
Гы! Гы! Вот теперича я с тобой посчитаюсь. Заставлю тебя по урочищу поплясать, голыми коленками по кочкам поползать да своей кровушкой комаров покормить.
У Аниски по коже–то мороз пробежал, а все ж таки она виду не показала.
Может, и попляшу,– говорит,– но пока не об этом речь.
Скажи прежде, куда ты озеро спрятал?
Егур опять загыгыкал:
Где стоишь – там оно, под тобой, на десять замков закрыто. Туда, к озеру–то, через это дупло попадешь, а оттуда не выйдешь. Никто замки не откроет.
Пока Егур грозился да хвастался, Аниска косу свою обрезала, свила из нее веревку, а потом ухватила Егура за бороду, выдернула его из дупла, оседлала и спутала веревкой–то по рукам и ногам, как старого мерина.
Вот,– говорит,– сам сначала по урочищу попрыгай да не вздумай к нам в деревню вертаться, не то привяжу в огороде к пряслу – ворон пугать!
Потом Аниска время терять не стала. По дуплу–то спустилась под землю, мало–помалу притерпелась к темноте и заметила: впереди вроде огоньки горят. То вспыхнут, то погаснут. На поверку оказалось, вовсе это не огоньки, а камни всякие, самоцветы. Еще дальше, в расщелинах, вода шумит, мечется, пенится, а прорваться наружу не может: расщелины замками закрыты накрепко. Каждый замок сделан на особицу: один отомкнешь, над другим призадумаешься!
Ну, слышь, зря говорить не стану, я там не бывал, замков не видал, и как их открывала Аниска, никто не ведает. Одно доподлинно знаю: она их разгадала, тайные пружины разыскала.
Лето и осень прошли, потом зимние вьюги кончились, уж и ручьи отжурчали, как вдруг хлынула из–под угора вода, затопила камыши, старицы и плеснулась эвон у тех дальних берегов.
Долго ждали мужики, не появится ли Аниска, не выйдет ли из–под угора...
Нет, не вернулась она в деревню! Ходили слухи, будто выпустила она озеро из–под земли, а сама куда–то в заводы ушла, где прежде ее родители жили. Иные рассказывали, будто встречали в урочище старуху седую, похожую на Аниску. Стережет она ключ, родничок прохладный, что и сейчас еще течет.под угором и питает озеро чистой водой.
Родник, через который Аниска из–под земли воду выпустила, так потом и остался.
А озеро–то! Послушай–ка: плещется оно в песчаных берегах! Вот опять набежала волна, умыла берег и скатилась обратно, в глубь.

Поиск
Реклама
Get Adobe Flash player
Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz